Чёрная земля-2 дети Луны - Страница 13

– Он что, в сарае отсиживался?

– Получается так. Пришла жена, начала ругать за то, что ушел, смену не сдал, а Иван Харитонович ее укусил.

– Укусил?

– Да разве это укус… пустое… Но Харитониха прибежала сама не своя (она, Корней Петрович, вечно сама не своя), раскричалась, требует обработки и именно хирургической обработки раны, а еще прививки от бешенства.

– Прививку-то зачем?

– Сбесился, кричит, муж ее. И не муж даже, а оборотень, чудище злое, нежить.

– Ага… – сказал я и замолчал.

Одно к одному. Вот вам влияние кинопропаганды в действии. Насмотрелись страшилок про вампиров, что стар, что млад.

В приемном покое встретила меня Анна, фельдшерица, девушка молодая, но с характером твердым и решительным.

Я бы с ней в разведку пошел.

Я, может быть, еще и пойду.

– Не дает обработать рану, Корней Петрович.

– И не дам! – громко и визгливо проговорила Харитониха. – Здесь опыт требуется и знание врачебное

– Идите сюда, – сказал я авторитетным голосом. – Показывайте ранение.

Слово «ранение» Харитонихе понравилось, она подсела к перевязочному столику и размотала полотенце, что было у нее на предплечье.

Да, укушенная рана. Не очень глубокая, но доставить бед способна: человеческие зубы – кладезь инфекции.

Промыв рану перекисью водорода, наложив пяток отсроченных швов и побрызгав на совесть метрогиловым спреем, я забинтовал предплечье и велел придти на перевязку завтра к одиннадцати.

– А вакцину? От бешенства? – чувствовалось, что Харитониха готовится к скандалу.

– Это можно, – охотно согласился я. – Любой каприз за ваши деньги.

– Какие деньги?

– Обыкновенные. Российские рубли. Впрочем, если есть свидетельство санэпидстанции, что вас покусала бродячая собака, вакцина пойдет за счет обязательного медицинского страхования. А нет свидетельства – за счет страхования добровольного.

– Так я согласна – добровольно.

– Внесите тогда добровольный взнос.

– Куда?

– В кассу, как положено. Мы заключаем договор: больница проводит антирабический курс вакцинаций по вашей просьбе, вы предупреждены о возможных неблагоприятных последствиях.

– Каких неблагоприятных последствиях?

– Аллергические реакции, энцефалит, мало ли что. Но это бывает нечасто.

– Если нечасто, то давайте этот договор – и колите вакцину.

– Договор-то я могу дать, а уколю только после оплаты.

– Оплаты?

– Да. В этом и смысл добровольного страхования. Можете заплатить сразу за весь курс, а можете частями, за каждую дозу отдельно. Есть и третий вариант: если инфекционист поставит вашему мужу диагноз бешенства, то, разумеется, вас будут лечить за счет казны.

– Так пусть ставит поскорее!

– Хорошая идея. Анна, кто у нас сегодня дежурит по больнице?

– Федор Федорович.

– Вот пусть он и организует осмотр Ивана Харитоновича. Тем более, Иван Харитонович – наш сотрудник.

– Но Федор Федорович того… – Анна покосилась на Харитониху.

– Ничего, если надо, он сможет, – я записал в журнале переработку, она пойдет в оплату, как сверхурочные, век бы их не иметь. – Если что, я теперь домой.

– А как же я? – спросила Харитониха.

– Как только Федор Федорович поставит диагноз бешенства, я тут же вернусь, – успокоил я жену сторожа. – Вернусь и сделаю вакцину по всем правилам антирабической науки.

Ушел я без сожаления. Дело свое сделал, рану обработал, а вакцинировать только из-за вздорной прихоти нелепой бабы – никогда.

А Федор Федорович выпьет нашатырю с водой, протрезвеет и развеется. Ему полезно.

Федор Федорович пил, и пил крепко, но его держали. Не сколько из жалости, просто другого невропатолога поди, найди. Невропатологом Федор Федорович был отменным. Знающим, опытным и даже известным. До буржуазного переворота (или революции?) он возглавлял кафедру нервных болезней в Черноземске и, подойдя к пятидесятилетию, совершил обычный для этих лет профессорский поступок, женился на студентке. И это бы не беда, но в порыве благородства Федор Федорович (заглазно – Фе-Фе) отдал семье квартиру и сберкнижку, решив начать жизнь сызнова на всех фронтах. Время тому благоприятствовало: Фе-Фе пригласили на должность заведующего кафедры в азиатскую республику, посулив и какой-то совершенно громадный оклад сразу, и чуть ли не трехэтажный дом вскоре, а затем и звание академика той самой республики.

Он и поехал. Провожали его слезно, кафедра рыдала, клялась в вечной любви и памяти, и лишь сознание того, что большому кораблю требуется большое плавание, как-то скрашивало горечь разлуки.

Но стоило профессору приехать в братскую советскую республику, как приключился очередной переход количества в качество. Выяснилось, что освободившейся от ненавистного русского ига стране требуются кадры исключительно титульной нации, а уж об окладах, жилье и академической мантии чужеземцу и думать нечего. Чемодан-вокзал-Россия, такой лозунг вывесили над входом в университет обретшие национальное самосознание студенты.

Фе-Фе и уехал. Вернулся в Черноземск немного напуганный, немного голодный, но предвкушающий радость воссоединения с любимым коллективом.

Коллектив же отчего-то радости не испытал. Бывшее его место стало для кого-то своим, и чтобы его вернуть, требовались не только связи, но и доллары. А у Фе-Фе и рубли-то кончались. Хорошая должность в больнице тоже стоила доллары. А на плохонькую брать профессора, доктора наук, без пяти минут академика как-то не решались. Долго тянулась история трудоустройства Фе-Фе, долго – и закончилась здесь, в центральной районной больнице.