– Ага, понятно, – он выпил, закусил кальмаром, сайрой тоже не побрезговал. Потом налил уже сам, потом еще. Обе банки смолотил, а бутылку уполовинил.
– Я, понимаешь, с дежурства, как и ты, потому голодный. Прослышал, здесь пальба была, решил проведать. А ты не промах, еще и с топором! Отбил старушку.
Я скромно убрал топорик за холодильник.
– Если серьезно, то знай, ты поступил совершенно верно. И учти, в данном случае ничто не может считаться превышением обороны.
– В каком – данном?
– В этом самом. На твоих глазах напали на старушку… Кстати, ты разглядел нападавшего?
– Какое. Испугался, выстрелил. Инстинктивно.
– Инстинкты у тебя здоровые. И потому, действительно, объявить перемирие водке – идея своевременная.
– Еще бы. Ведь четверо пропали на моих глазах.
– Четверо?
Я перечислил – невропатолог и трое из «Скорой», что поехали в Соколовку.
– Забыл, – укоризненно покачал головой Николай.
– Кого?
– Уж не знаю, как правильней, кого или что…
– Ты имеешь в виду пропавший труп?
– С него, похоже, все и началось.
– «Пост хок эрго протпер хок» – блеснул я остатками институтской латыни.
– Кто пил, я или ты? Попрошу не выражаться на непонятных языках.
– «После этого – значит, вследствие этого», – перевел я.
– Пожалуй, не совсем так, – после короткого раздумья ответил Ракитин. – Скорее, все это – звенья одной цепи.
– Цепи? Какой-то безумец убивает женщину самым диким способом, словно она упырь из легенд. Потом он же, или другой безумец – или группа – похищают тело из морга. Одновременно, но совсем не обязательно в связи с похищением тела, исчезает больничный сторож, который, однако, вскоре обнаруживается у себя в сарае, повредившимся в рассудке. Спонтанная ликантропия – он, вообразив себя волком, кусает жену и нашего невропатолога. Доктор, накачав сторожа снотворным, отправляет того в областную психиатрическую больницу. Но и больной, и санитар, и водитель, едва отъехав, из машины куда-то исчезают. Невропатолог навещает меня, после чего тоже исчезает. Глубокой ночью у подъезда моего дома на санитарку нападает неопознанное лицо. Я верно излагаю?
– Ты, Корней Петрович, перечти Конан-Дойля. Здорово помогает.
– С каких пор российская милиция чистит себя под Шерлоком Холмсом?
– Не остри. Устами Шерлока Конин Дойл говорит очень умную вещь: отбрось невозможное, и оставшееся, каким бы невероятной оно не казалось, и будет истиной. Допусти: жертва убийства в самом деле была упырем. И тогда связь между событиями становится очевидной, – Николай говорил тоном насмешливым, несерьезным, словно расплачиваясь балагурством за выпитое и съеденное.
Я решил поддержать шутку.
– Тогда дела наши плохи. Святой воды нет, а, главное, статьи нет в уголовном кодексе насчет упырей. А нет статьи – нет и преступления. Если упырство – или упырячество, как правильно? – не запрещено, следовательно, оно разрешено.
– Ты, Корней Петрович, когда-нибудь слышал о секретных статьях уголовного кодекса? Уверен – нет, иначе бы серьезнее отнесся к предположению более сведущего в подобных делах товарища, – он встал, потянулся, всласть, с хрустом. – Пойду я. Нужно добровольную народную дружину возрождать. Пока в отдельно взятом районе.
– Серьезно?
– Куда серьезнее. Мобилизовать людей на поиск пропавших. Милиции одной не справиться – подвалы обыскать, погреба, всякие другие места… Да и кто даст санкцию на обыск. А если добровольно – другое дело.
Я подумал о пропавшем Фе-Фе.
– Тогда и меня запиши.
– Тебе других забот хватит. По докторской части. И смотри, с пистолетом не расставайся.
– А если дело столь серьезное, то нельзя ли не газовых патронов, а настоящих, боевых?
Ракитин как-то странно посмотрел на меня, потом сказал:
– У тебя самые что ни на есть боевые патроны, разве ты не понял?
И, более ничего не добавляя, ушел.
Шутит он, нет?
Я настроил будильник, лег на диван и поспал десять минут. Отличная метода. Если спать дольше, час, другой, то остаток дня будешь чувствовать себя разбитым и слабым. За десять минут не успеваешь разомлеть. А отдохнуть успеваешь.
Проснулся за секунду до звонка, и стал вспоминать, что увидел в короткометражном сне. Или не увидел, а просто придумал.
Придумка не очень мне нравилась, даже совсем не нравилась, но пренебречь ею я не мог. Нацепил кобуру с пистолетом, поверх надел рубаху навыпуск по случаю летнего времени сойдет, поменял в фонарике батарейки и спустился вниз. Под домом был подвал, разгороженный жильцами на клетушки, картошку на зиму хранить, прочее. Те, кто похозяйственнее, имели настоящие погреба, вне дома, а этот использовали для всякого хлама. Но замки на каждой клетушке висели могучие, словно хранилось в них достояние республики. Правда, сам подвал запирался на палочку, а то и вовсе не запирался. Сегодня вот не запирался. Палочка лежала рядом, а дверь была просто прикрыта.
Я ее распахнул, глянул внутрь. Не пахло ни сыростью, ни говнищем – в соседнем подъезде жил коммунальщик из районной администрации, и потому поломки и протечки устраняли с завидной быстротой. Завидной для тех, кто жил в доме по соседству.
Спустился на ступеньку вниз. Потом еще на ступеньку, на десятой включил фонарик.
Было спокойно и тихо. Я вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя. Глупо, даже смешно. Выйду из подвала и посмеюсь от души.
Лестница кончилась, начался лабиринт. Где-то в трубах булькало, переливалось – Минотавру хотелось есть.