Чёрная земля-2 дети Луны - Страница 20

Я шел, глядя и по сторонам, и под ноги. Мусора в подвале было мало, когда прошлой зимой неделю стояла котельная, каждую щепочку подобрали на прокорм буржуек, и впредь уже не бросали. Кто знает, какова будет зима нынешняя…

Замки на клетушках пребывали в исправности. Вот и моя клетушка, тоже под замком, хотя внутри ничего нет.

Я обошел подвал, но следов Федора Федоровича и других пропавших не нашел.

А разве могло быть иначе? Что им тут делать, в подвале, от кого прятаться?

Уже подходя к выходу, я увидел на полу клеенчатый лоскуток.

Поднял, пригляделся.

Когда человек рождается, ему на запястья привязывают клеенчатые бирочки, на которых написано, кто он, собственно говоря, таков. Чтобы не перепутать с другими младенцами.

Когда человек поступает на секционный стол, ему тоже привязывают бирочку, но уже на ногу. Обычно – на лодыжку. Если труп хранится в ячейке специального холодильника, то лежит он ногами к дверце. Открыл ее и сразу прочитал, тот труп, или не тот. У нас холодильника нет, но порядок, он для всех порядок. И я лично написал на бирке: «Баклашова Н.И. 1962».

И теперь эту бирку я нашел в подвале собственного дома.

Глава 10

Конечно, в подвале холоднее, нежели на улице или в квартире. Но не настолько же!

Дрожь колотила, трясла, едва ли не ломала.

Я поспешил наверх.

По счастью, никто меня в подъезде не встретил.

Ах, каким искушением была бутылка «Гжелки», в ней оставалась еще достаточно, стакан с лишком мужества и отваги, чуть тепловатых, но полностью готовых к употреблению.

Вместо этого я неспешно поставил на огонь чайник. Газ по трубам пока шел, а кончится, у меня примус есть.

Я следил за чайником и предавался пустым размышлениям. Потихоньку уходит – не страх, нет, что страх, страх штука полезная, мобилизует силы. Уходит ужас, парализующий, обессиливающий, лишающий проблеска мысли ужас.

Когда вода, наконец, вскипела, я нашел приемлемое для рассудка решения. Совсем недавно здесь, на этой кухне капитан Ракитин говорил о том, что если убрать все невозможные объяснения, то оставшееся, как бы маловероятно оно не было, и есть верное. Неспроста говорил, с намеком.

Приход сюда мертвого тела, упыря я считаю совершенно невероятным. Не верю я в упырей. А вот если кто-то, рассказав про предстоящий обыск подвалов, подкинул в подвал ярлычок – маловероятно, но возможно. Не буду указывать пальцем, хотя знаю, что этот кто-то Ракитин и есть. Дурацкая шутка. Крайне маловероятная шутка. Но куда вероятнее, нежели крадущийся в ночи упырь.

И потом, откуда мне знать, что именно Ракитин считает смешным? Как он, собственно, относится ко мне? Вдруг я ему неприятен, хуже того – ненавистен. Маловероятно? Но вероятнее, чем упырь. Вдруг он и похитил тело. Не представляю зачем, но еще труднее представляю упыря.

Я поднял с пола за уголок клеенчатый ярлычок (конечно, мои отпечатки на нем есть, так они и с самого начала были, мне б чужих не попортить) и спрятал в пластиковый пакетик.

Чужая душа – потемки. Иногда. Иногда же она – черный, густой, беспросветный мрак. И никакой фонарь, никакая свеча тот мрак не рассеет. Сунется самонадеянный человечек в чужую душу, а мрак его окутает, опутает и засосет, как Черная Топь. Есть в районе такое местечко. Километрах в двадцати. Стра-а-ашное место, говорят. Сам я там не был, но слышал, как им пугают детей.

Что ж, если Ракитин хочет меня разыграть – пойду ему навстречу. Отчего ж не пойти? Притворюсь, что жутко напуган, мне не трудно, стоит только вспомнить собственное состояние получасовой давности. Буду вздрагивать от громкого стука, от телефонного звонка (если телефон когда-нибудь оживет), бледнеть при упоминании ночи и носить пистолет с досланным патроном. Мне не трудно.

Посмотрю, что из этого получится. Неизвестно, кто над кем посмеется в итоге.

И на душе стало немного спокойнее и даже веселее. Вот оно, волшебное действие настоящего китайского зеленого чая!

Чай я пил до донца чашки, потом чашку вымыл и выглянул в окошко. Не зря выглянул – издали увидел идущего в направлении дома 24 по улице Советской – моего дома, между прочим, – человека, похожего на Дмитрия Морозовского, претендента на звание второго шахматиста Теплинского района.

На часах было только три, и я удивился – в это время Морозовский должен был вовсю работать. Надежда и опора района, птицефабрика была акционерным обществом, и каждый ее работник был отчасти и совладельцем. На фабрике платили пусть маленькую, но зарплату, но больше уповали на будущее, живя по принципу «нам бы день простоять, да ночь продержать». Директор слыл честным, умным и толковым человеком, на Канары не ездил, особняк не строил, джипом не обзавелся, и потому основания верить, надеяться и добросовестно трудиться у акционеров были: вдруг да и получится капитализм с человеческим лицом. И вот один из лучших работников, отличный водитель (яйца в город возить – работа не из легких, а у Морозовского бой при транспортировке нулевой) идет по улице, и идет явно ко мне.

Странно.

Еще страннее был его вопрос, когда я, не дожидаясь стука (чтобы не вздрагивать) встретил его у открытой двери.

– Док, ты про куриный грипп что знаешь?

– Почти ничего, – честно ответил я. – Не ветеринар, даже не инфекционист я. Хирург. Резать умею.

– Резать! – и Митька, не сдержавшись, стукнул по стене. – Резать, мать-перемать!

– Ты успокойся. Успокойся. Что случилось?

– А ты не слышал? Уже, говорят, и по «Маяку» сообщили.

– О чем? О пропавших людях?